Фонвизин, Пушкин, Грибоедов, Веневитинов, Булгарин, Лермонтов, Тургенев — из знатных дворянских родов. Карамзин, Державин, Гоголь, Аксаков, Загоскин, Достоевский — из менее знатных. Жуковский и Герцен — бастарды крупных помещиков. Вяземский — князь. Дельвиг — барон. Все Толстые — графья. Отцы Островского и Лескова заработали дворянство личной службой.
Таким образом, все известные русские поэты и писатели первой половины XIX века — из благородных семей. Только Тарас Григорьевич был из крепостных, да какой он русский? О писателях-разночинцах страна узнала ближе к XX веку, да и то, нужно крепко повспоминать, кто из тогдашних литераторов был не из дворян! У Чехова отец — купец, у Горького — рабочий, у Гиляровского — полицейский. Ах да, у Помяловского — дьячок. Ну, хоть четверых вспомнил.
Теперь берём художников той же поры.
Рокотов, Тропинин, Кипренский — крепостные крестьяне. Боровиковский, Пукирев, Суриков и Репин — вольные крестьяне. Иванов — сын художника, причём его отец был подкидышем. Левицкий, Брюллов и братья Маковские также пошли по отцовским стопам. Венецианов из семьи греческих, Айвазовский — армянских, а Шишкин, Прянишников и Саврасов — русских купцов. Антропов, Федотов, Васильев и Крамской — сыновья письмоводителей, Куинджи — сапожника, Левитан — учителя, братья Васнецовы — сельского священника. Перов — бастард помещика, не такой удачливый, как Жуковский с Герценом: ни денег, ни титула.
Перебрав всю Третьяковку, находим исключения в лице трёх дворян: Верещагина, для которого живопись была частью военной карьеры, Ярошенко, который, наоборот, занимался любительской живописью наперекор военной карьере (он был генералом) и Ге, для которого живопись была увлечением, а не работой (хотел — рисовал, не хотел — годами бездельничал в поместье в духе своего друга Толстого).
Таким образом, литература — это искусство людей благородных, а живопись — людей подлых.
Tам дальше версия причин этого дела, меня совершенно не устраивающая. Мну кажецо тут оно глубже: вроде Шпенглер отмечал такой момент, что в античности основным критерием истинности был слух - то есть всякие видения - это обман, а вот то, что мы услышали - это труЪ, а в средневековье наоборот - всякие голоса - обман, а вот если увидел - то правда. То есть у разных классов - разные правды.
Далее вот какой момент: структура и иерархия, ну и полутона, с намёками и метафорами - всё это элементы повседневности благородных, и всё это более чем присутствует в классической лит-ре, а вот жывопісь с эдаким мужицким нахрапом бьёт краской в глаз. То есть метод живописи простоват и напорист, там всё сразу и введение, и заключение, а вот книга (классического жанра) - она скромна, и даж поначалу дистанцируется от читателя скучностями, а то и языком (вспомним первые страницы Войныимира), это читатель оказывается должен продираться через это, а не пейсатель его заинтересовывать. Ну не мог человек подлого происхождения это искуство освоить.
